Манаенков Иосиф Петрович
(1896 – 1938)

Звезда и смерть Иосифа Манаенкова

31 марта 1938 года в закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР приговорён к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян член Совета Наркомата тяжёлой промышленности, член Центрального Исполнительного Комитета СССР, Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета, кандидат в члены ЦК КП(б)У, директор Государственного Днепровского металлургического завода имени Дзержинского И. П. Манаенков.

Иосиф Петрович Манаенков – один из самых прославленных директоров Днепровского завода советского периода – родился в селе Павловка Воронежской губернии в апреле 1896 года. Русский, из рабочих, получив начальное, или, как тогда говорили, низшее образование, он начинал свою трудовую деятельность токарем на Юзовском заводе. Революция увлекает его в политическую жизнь, и Иосиф Манаенков становится членом РСДРП (интернационалистов). Партия меньшевиков-интернационалистов (или Объединённые социал-демократы-интернационалисты) выступала за прекращение войны путём давления на империалистические правительства, отрицала социалистический характер Октябрьского переворота, называя его «заговором большевиков». Однако после начала гражданской войны и военной интервенции, основная часть партии перешла на сторону советской власти. В декабре 1919 года члены РСДРП(и) были приняты в РКП(б).

Иосиф Манаенков, как и бывшие однопартийцы-интернационалисты, в 1920 году вступает в ряды компартии большевиков Украины, и с этого момента начинается его стремительная карьера в металлургической промышленности. В 1924 году И. П. Манаенков в возрасте 28 лет уже занимает пост директора Макеевского металлургического завода, где близко сошёлся с присланным сюда главным инженером Иваном Бардиным. Они идеально подошли друг другу. Энергичные, целеустремлённые, волевые, идейные и в чём-то авантюристические, кредо их деятельности мог бы стать девиз: хорошо то, что целесообразно.

Усилиями Манаенкова и Бардина при поддержке руководства «Югостали» была подготовлена к пуску доменная печь №3, и в ноябре 1924 года её «втихаря», вне плана задули. В Главметалле действия Манаенкова и Бардина расценили как самоуправство. В результате Бардин получил выговор, а Манаенкова в октябре 1926 года за непростительную самостоятельность понизили в должности до замдиректора завода.

Хотя у Иосифа Петровича было всего лишь начальное образование и не хватало ему настоящей культуры и интеллигентности, однако человек он был способный. К тому же обладал хозяйственной жилкой, твёрдым характером и пытливым умом, а главное – был человеком действительно преданным интересам революции и не оторвавшимся от рабочей массы.

В конце 1927 года Иосифа Манаенкова по настоянию Ивана Бардина переводят с повышением в Каменское на должность управляющего Государственным Днепровским металлургическим заводом. Здесь он поселяется чуть ли не в самом шикарном здании Верхней колонии, так называемом «доме Макомаского», расположенного в двух шагах от заводоуправления ДГЗ. Здесь же Иосиф Петрович знакомится с уроженкой Каменского 25-летней красавицей Марией Журавлёвой, имевшей к тому времени дочь Ольгу. Брак долгое время был счастливым и безоблачным, от которого родились двое сыновей – Олег и Юрий.

Мощная пара руководителей Манаенков-Бардин крепко взяла завод в свои руки, и уже к 1928 году была достигнута дореволюционная производительность предприятия по всем переделам, разработан перспективный план развития завода, который вновь стал одним из лучших металлургических предприятий Юга. Иосиф Манаенков возглавлял ДГЗ по 1931 год, когда Днепровский завод выплавлял уже около 10% чугуна, производимого в СССР. После такого успеха Манаенкову, в качестве руководителя делегации из четырёх ведущих инженеров металлургических заводов Советского Союза, дали возможность ознакомиться с передовыми металлургическими предприятиями США, где он находился в командировке. Результатом поездки стала брошюра «Современные металлургические заводы Сасш», изданная в 1931 году. Под аббревиатурой «Сасш» следует понимать «Североамериканские соединённые штаты».

В 1932 году Иосиф Манаенков с отрывом от производства становится слушателем московской Промакадемии. В его отсутствие Дзержинкой руководили Н. Голубенко, а затем А. Завенягин. Несмотря на громкое название, Промакадемия была лишь следующей, после рабфака, ступенью образования и фактически давала знания в объёме средней школы. «Красные директора», обучаясь в Промакадемии, получали также технические сведения, необходимые для работы в промышленности. Во второй половине 1933 года Иосиф Манаенков, вооружённый новым опытом, знанием и идеями вернулся на родную Дзержинку в качестве директора завода.

Несколько ранее из Москвы на завод по путёвке управления кадров Наркомтяжпрома прибыли инженеры Исайя Абрамович и Арвид Бригис. По сути, это была ссылка оппозиционеров, причисляемых к троцкистской группировке. Спустя годы Исайя Львович Абрамович в книге «Воспоминания и взгляды» описал своё пребывание в Каменском.

Директор Иосиф Петрович Манаенков любил завод, как своё родное детище, и не жалел сил, чтоб улучшить его работу. Смелый и решительный, он не боялся принимать решения и брать на себя ответственность за них – и того же требовал от своих подчинённых. Он был вообще строг и требователен. Но и защищал своих людей, как лев, от всяких вышестоящих инстанций, пытавшихся через его голову повлиять на его работников. В своеобразной натуре Манаенкова отражалось специфическое сочетание остатков демократизма первых лет революции с гипертрофированным, если можно так выразиться, «рефлексом единоначальника». Своей власти он ни с какими парторгами и профоргами делить не хотел. Он запретил, например, давать без его разрешения какие бы то ни было сведения секретарю парткома или председателю завкома.

Днепровский металлургический завод в Каменском реконструировался. По проекту после реконструкции он должен был давать 2,5 миллиона тонн стали, чугуна и проката вместо 400 тысяч тонн, выпускавшихся до революции. Одним из серьёзных экономических мероприятий того времени был переход предприятий тяжёлой промышленности на рентабельную работу. Первым отказался от дотации Макеевский металлургический завод, и его директор Гвахария (племянник Серго Орджоникидзе) стал одним из самых известных людей в стране. Вторым заявил о переходе руководимого им завода на рентабельную работу И. П. Манаенков. В конце октября 1934 года он объявил, что с 1 января 1935 года ДГЗ отказывается от дотации.

До перехода на новую систему труда оставалось два месяца. Энергичный Манаенков взял дело в свои руки. В общезаводском и цеховых масштабах изыскивались резервы. Для перехода на бездотационную работу большую роль играли механизация загрузки доменных печей. Кроме двух новых – седьмой и восьмой – загрузка всех доменных печей пока ещё производилась вручную – каталями. Как воздух, требовалось скорейшее окончание строительства агломерационной фабрики, так как завод нёс большие потери из-за пылевидности криворожских руд, значительная часть которых в виде пыли вылетала через колошники.

В феврале 1935 года были пущены две ленты аглофабрики, которые начали давать спекаемую руду в виде окатышей определённой величины. Это подняло коэффициент использования объёма печи и резко снизило стоимость руды. С дореволюционных времён неподалеку от завода накопились огромные отвалы постепенно собираемой уловителями транспортируемой с завода рудной пыли, и администрация не знала, как от неё избавиться. Теперь, с пуском аглофабрики, пыль эта превращалась из бросового отхода в ценное сырье. Поступило предложение сократить завоз руды из Кривого Рота и использовать рудную пыль, в которой, по подсчетам специалистов, содержалось не менее 60-65% металла. Главный инженер завода Всеволод Иванович Жданов одобрил это предложение, испытание дало положительные результаты. И рудная пыль стала использоваться в производстве, занимая от 30 до 35% общей потребности в руде, необходимой заводу для производства чугуна. Это дало заводу огромную экономию, как и сокращение расходов на топливо и электроэнергию в результате перевода производства кокса на доменный газ, а чугуна, стали и проката – на коксовый газ.

В первый же месяц 1935 года завод вместо запланированных двух миллионов убытка получил 600 тысяч рублей прибыли. Директор сначала не поверил этой цифре, и только когда в феврале оказалось, что прибыль выражается в 750 тысячах рублей, убедился в том, что завод прочно стал на рельсы рентабельной работы. К апрелю это уже стало окончательно ясно. По условиям, установленным наркомом тяжелой промышленности, 50% прибыли поступало в фонд директора завода, и он распоряжался им по своему усмотрению. Вот один из примеров того, как использовал это право И. П. Манаенков.

Однажды директор появился в столовой доменного цеха в 3 часа утра, когда обедала ночная смена. Попросил себе обед, съел его и расплатился. Обед стоил 30 копеек и состоял из трёх блюд, но подававшийся на второе кусок мяса весил не более 75 граммов – явно недостаточно для рабочих тяжёлого физического труда.

Манаенков спросил, сколько будет стоить обед, если вместо 75 граммов мяса давать 250.

– Не меньше рубля, – ответила заведующая.
– Так вот, с завтрашнего дня давайте к обеду 250 граммов мяса, а берите с рабочих по-прежнему 30 копеек. Разницу будет оплачивать дирекция.

Это распоряжение Манаенков провёл по всему заводу – и в мартеновских, и прокатных, и вспомогательных цехах, и рабочие стали получать за свои тридцать копеек втрое более сытный и вкусный обед. Это не только произвело большое впечатление, но и резко подняло производительность труда.

За счёт фонда прибылей Манаенков осуществил ещё одно очень полезное для рабочих завода мероприятие: построил на берегу Днепра, в громадном фруктовом саду села Щуровка заводской дом отдыха на 300 мест. Это было тем более осуществимо, что в порядке поощрения за рентабельную работу нарком разрешил заводу в течение первых шести месяцев использовать всю прибыль на премии и культурно-бытовые мероприятия. Вот за счёт этих средств и был спроектирован в три-четыре месяца и построен Дзержинстроем заводской дом отдыха.

История этого строительства очень характерна: в ней отражены и все положительные, и все отрицательные черты тогдашнего метода хозяйствования. С одной стороны, бюрократизма было меньше, у директора было гораздо больше простора и возможностей проявить инициативу. С другой стороны, даже в положительных вещах отражалось отсутствие твёрдой законности: в конечном счёте, решали не хозяйственники, не суд и прокуратура, а партийные органы и отдельные личности.

Утвердив проект, Манаенков вызвал начальника УКСа и Абрамовича и велел оформить строительство дома отдыха за счёт фонда директора. Но это было не согласовано с Наркомтяжпромом и Промбанком и вообще незаконно. Осуществлять капитальное строительство за счёт прибылей запрещалось. Можно было построить дом отдыха за счёт статьи «непредвиденные расходы» генеральной сметы, но для этого требовалось разрешение вышестоящих организаций, то есть, того же Наркомтяжпрома.

Когда Абрамович указал на всё это Манаенкову, тот отмахнулся. Зная Орджоникидзе, он хотел сначала построить дом отдыха и поставить наркома перед совершившимся фактом: прекрасно работающий завод за счёт фонда прибылей, которым законно распоряжается директор, построил для рабочих дом отдыха. Что в этом плохого? А раз это хорошо – утвердите статью расхода. Так и сделали. УКС в нарушение финансовой дисциплины финансировал строительство дома отдыха за счёт других объектов – и дело шло быстро. К сентябрю 1935 года дом отдыха был построен.

«Но к тому времени, – продолжаем читать воспоминания И. Л. Абрамовича, – прокуратура по требованию Промбанка стала вести следствие по этому делу. Вызвали, прежде всего, меня, так как я отвечал за плановую и финансовую сторону. Манаенков предложил всё валить на него, но прокурор не соглашался привлекать к ответственности директора, а продолжал допрашивать меня. Тогда Манаенков просто позвонил секретарю обкома Хатаевичу и попросил его прекратить дело до приезда Орджоникидзе. Раздался соответствующий звонок из обкома в прокуратуру – и дело замерло.

Наконец, приехал Орджоникидзе. В то время завод работал отлично, держал переходящее Красное знамя по производству стали и проката и давал до 10 миллионов рублей прибыли. Перед тем как встречать Орджоникидзе, директор вызвал меня и сказал:

– Как только я поеду с Орджоникидзе осматривать дом отдыха, бери в гараже машину, езжай вслед за нами и жди в вестибюле. Закончим осмотр, сядем в вестибюле отдыхать – тогда подойди к Серго и доложи ему кратко о проекте и смете дома отдыха.

Серго после осмотра дома отдыха был в восторге и не переставал спрашивать Манаенкова, за счёт чего осуществлено строительство. Манаенков сначала уклонялся, а когда они вдвоем вышли в вестибюль, подозвал меня, представил наркому и сказал, что я отвечу ему на интересующий его вопрос. Я положил на стол проект и смету – и откровенно, подробно рассказал Орджоникидзе, как и почему мы нарушили закон. Орджоникидзе, настроенный после осмотра благодушно, ограничился устным выговором Манаенкову и Абрамовичу, и сказал, что даст указания аппарату найти источники, утвердить проект и смету и тем узаконить наше самовольное строительство.

После убийства С. Кирова Манаенков, как и другие директора, стал всё чаще получать «установки» – и от бюро обкома, членом которого он был, и от ГПУ – бдительно присматриваться к кадрам, особенно – к бывшим оппозиционерам. В начале января 1935 года Манаенков вызвал меня и с глазу на глаз сказал, что ему придётся снять меня с должности начальника отдела и сделать заместителем. Нет, он, как и прежде, вполне доверяет мне, но считает, что, учитывая обстановку, мне лучше не быть на виду, а перейти на вторые роли. Материальные блага (оклад, снабжение и прочее) останутся такими же, а подобранный им новый начальник – человек порядочный и деликатный, будет прислушиваться к моим советам. «Да я и сам по-прежнему буду советоваться с вами», – заключил И. П. Манаенков.

Конечно, я согласился. Во-первых, мне ничего другого не оставалось, а во-вторых, я чувствовал, что директор заботится не только о собственной безопасности, но и обо мне. Бригис, мой заместитель, соответственно, стал старшим экономистом – и мы продолжали работать».

Но утром 23 октября 1935 года, придя на работу, Абрамович увидел на своём столе выписку из приказа по заводу. В ней было сказано примерно следующее: заместитель начальника планового отдела, бывший троцкист И. Л. Абрамович и старший экономист, бывший троцкист А. И. Бригис прибыли на завод по путёвкам Наркомтяжпрома в апреле 1933 года. Вместо того чтобы заниматься работой, направленной на строительство завода, они использовали своё пребывание здесь для троцкистской антисоветской деятельности. Заканчивался приказ так: «За антисоветскую троцкистскую деятельность зам. начальника планового отдела УКСа Абрамовича и старшего экономиста Бригиса с завода уволить».

Абрамович рвался в Москву, в Наркомтяжпром, чтобы обжаловать решение директора завода. В наркомате он узнал, что Манаенков находится в столице, и решил сначала повидаться с ним. Здесь, в номере гостиницы «Москва» Исайя Львович и узнал всю предысторию увольнения. Манаенков рассказал, что на бюро Каменского горкома с докладом выступил начальник отдела ГПУ. Он сформулировал всё, что потом попало в приказ и в газету, и потребовал немедленного увольнения Абрамовича и Бригиса с политической формулировкой. Обосновывалось это обстановкой, сложившейся в стране после убийства Кирова, и связью с этим убийством троцкистов и зиновьевцев.

– Отказаться выполнить это требование я не мог, – смущённо говорил Манаенков, – это значило самому быть обвинённым в связях с троцкистами. Правда, я сказал, что никаких отклонений в поведении Абрамовича и Бригиса не замечал. Но вы ведь знаете, что это ни о чём не свидетельствует, кроме как о потере мной бдительности, – невесело пошутил он.

Манаенков предложил написать заявление на имя Орджоникидзе и обещал завтра же передать заявление лично Серго, дать Абрамовичу и Бригису положительные характеристики и попросить направить обоих на работу. Обещание он выполнил, заявление передал Орджоникидзе, и тот, возмущённый самоуправством органов ГПУ, наложил резолюцию – направить Абрамовича и Бригиса на работу на другие предприятия.

«Бывшим троцкистам» предложили на выбор две должности, обе – начальниками плановых отделов: Абрамовичу – на Губахинский коксохимический завод, Бригису – на рудник Темир-Тау. Но, увы. На новом месте работы они были арестованы. На дворе стоял апрель 1936 года.

А для Иосифа Петровича Манаенкова, казалось, всё складывалось прекрасно. Он более чем успешно возглавлял крупнейшее металлургическое предприятие страны; как руководитель ДМЗ принимал участие в пуске городского трамвая, строительстве громадного Дворца культуры металлургов, жилищном строительстве, водопровода и канализации, благоустройстве города, организовал курсирование по Днепру глиссера, сократившего время поездки из Днепродзержинска в Днепропетровск до 30 минут. Но главное, он дружил с могущественным Серго Орджоникидзе. Нарком тяжёлой промышленности, приезжая в Каменское, неизменно останавливался не в гостинице, а в доме Иосифа Петровича, за которым теперь на долгие годы закрепилось название «дом Манаенкова». И потому Манаенков с уверенностью смотрел в будущее. В мае 1936 года состоялось Всесоюзное совещание жён командиров тяжёлой промышленности, на нём присутствовали восемнадцать делегаток от Днепродзержинска. На совещании супруга директора Днепровского завода Мария Манаенкова получила орден Трудового Красного знамени.

Но вскоре, как в кошмарном сне, всё кардинально изменилось. После имитации органами НКВД самоубийства Серго Орджоникидзе, наркомат тяжёлой промышленности возглавил Лазарь Каганович. Первым делом он начал расправляться с «людьми Орджоникидзе». 22 октября 1937 года Каганович вызвал к себе Манаенкова, где в присутствии своих замов вёл с Иосифом Петровичем продолжительную беседу-допрос о его связях с врагами народа.

14 ноября 1937 года Иосиф Петрович Манаенков в последний раз присутствовал на заседании бюро Днепродзержинского горкома КП(б)У в качестве его полноправного члена. При рассмотрении так называемых «конфликтных дел» слово брал и Манаенков. Но 23 ноября 1937 года уже сам Манаенков был арестован. Как известно, коммунистов в Советском Союзе не судили, и арестованного кандидата в члены ЦК КП(б)У должно было исключить из партии до суда. По существу вопроса докладывал товарищ Стеблёв.

«Манаенков Иосиф Петрович, член КП(б)У с 1920 года, п/б №1697423, 1896 года рождения, рабочий, русский. Работает директором завода им. Дзержинского. С 1917 по 1919 годы состоял в РСДРП интернационалистов. Награждён орденом Ленина в 1935 году за выполнение производственного плана в 1934 году. Манаенков ныне арестован органами НКВД».

Постановили: Манаенкова, как врага народа, из партии исключить. Под протоколом №40/26 подписи исполняющего обязанности секретаря горкома Стеблёва, а также членов бюро горкома Брежнева, Карпова, Жупинаса, Щербакова.

Уже через два дня после ареста, 25 ноября 1937 года, Иосиф Петрович написал заявление, фактически признав себя «врагом народа», вовлечённым в антисоветскую правотроцкистскую организацию Николаем Бухариным в июне 1933 года. Таким образом, Манаенков и его «сообщники» на Днепровском металлургическом заводе, превращались в звенья цепи общесоюзного масштаба, начало которой уходило в Москву.

Финал дела был понятен и неизбежен. Приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР от 31 марта 1938 года Манаенков Иосиф Петрович осужден к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Немедленно была арестована супруга Мария Степановна Манаенкова, которая постановлением Особого совещания НКВД СССР от 8 июля 1938 года приговорена к 5 годам исправительно-трудовых лагерей, как член семьи изменника Родины.
………

Летом 1939 года заключённому Абрамовичу пришлось побывать в посёлке Кочмес, где располагался женский сельскохозяйственный лагерь, начальником которого был некто Подлесный. О Подлесном этом говорили, что он не пропускает ни одной молодой красивой женщины из заключенных, а тех, кто отказывается от сожительства с ним, гонит на самые тяжёлые работы. Проходя по территории лагеря, Абрамович вдруг услышал, как кто-то негромко окликает его по фамилии. Абрамович остановился, оглянулся и увидел неподалеку какую-то старую высокую незнакомую женщину. Решив, что ослышался, пошёл было дальше. Но оклик повторился. «Это вы меня звали?» – спросил он. «Да, – ответила женщина. – А вы меня не узнаёте, Исайя Львович? Я – Манаенкова».

Она стала рассказывать, до какого состояния дошла на тяжелых работах, куда её неизменно посылает Подлесный. Временами так тяжело, что она готова наложить на себя руки... Да, мудрено было узнать в этой худой сгорбленной старухе ещё сравнительно молодую, привлекательную председателя женсовета завода имени Дзержинского, вручавшую Иосифу Виссарионовичу Сталину букет цветов на Всесоюзном совещании жён командиров тяжёлой промышленности! А ведь с тех пор всего три года прошло. И год, когда она была репрессирована и приговорена к пяти годам АЛЖИРа, то есть, Акмолинского лагеря жён изменников Родины.

Справка: Акмолинск (с 1961 г. Целиноград) – город, расположенный в полупустынном районе Казахстана. Манаенкова Мария Степановна освобождена из лагеря в 1943 году, после чего вернулась в Днепродзержинск.